Красотка на 157 миллионов: «Лежащая обнаженная» Модильяни

Я стою перед холстом Амедео Модильяни в Нью-Йоркском музее современного искусства. Портрет Анны Зборовской, 1917 год. Фигура в черном режет холст по диагонали. Лицо и руки высвечены на темном фоне. Жест — человеческий, домашний, но лицо — маска, готовая к встрече с вечностью. На диване — неожиданный мазок змейкой: художник провел кисть зигзагом и остановился.

Рассматривая портрет, я думаю о том, насколько Модильяни был «включен» в свое время: из людей, связанных с ним, можно составить целую галерею. Моисей Кислинг, Жак Липшиц, Хаим Сутин, Леопольд Зборовский, Макс Жакоб, Жан Кокто, Анна Ахматова, Пабло Пикассо, Блез Сандрар, Константин Бранкузи. Кем был человек, успевший за несколько лет стать центром притяжения всей богемы Парижа?

Амедео Модильяни принадлежит к избранному поколению — поколению, которое изменило лицо искусства и образ жизни Европы. Ровесник Пикассо и Стравинского, Модильяни родился в итальянском городе Ливорно в 1884 году. Его родители были обедневшими сефардами — испанскими евреями. В семье доминировала мать; сильная и культурная женщина, она разделила интерес молодого Амедео к изобразительному искусству и поэзии. В 22 года художник переехал в Париж — Мекку молодых творцов.

Жизнь оказалась жестока к Модильяни. Он был так беден, что часто писал и на обратной стороне холста. Знаменитый портрет Мод Абранте 1908 года, выполненный в манере художников fin de siecle, на обратной стороне имеет еще одно изображение.

Нужда, все время преследовавшая Модильяни, после 1910-го становится невыносимой. Анна Ахматова вспоминает: «Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом».

Модильяни часто менял адреса в поисках дешевого жилья. В этой суматохе исчезали картины, скульптуры, наброски. Грузинский художник Ладо Гудиашвили пишет, что работы Модильяни беспечно разбазаривались. «Помню, однажды в „Ротонде“ собирались устроить выставку. Принес свои работы и Модильяни. Он их разложил, а сам уселся за свой излюбленный столик. Печальный и отрешенный, он сидел понуро со своим альбомом для набросков в руках. Напротив него за столиком устроилась какая-то парочка — он и она. Модильяни раскрыл альбом и начал делать какой-то набросок. По-видимому, рисунок ему не понравился, он нарисовал снова и протянул женщине.

— Это вовсе не я! — запротестовала женщина и возвратила ему рисунок.
— Ох уж эти женщины, ничего-то они не понимают, — рассердился Модильяни и протянул рисунок мне.
— На, возьми его себе…»

Модильяни рос в эпоху технического прогресса, эмансипации женщин, секуляризации и моды на социализм. Толерантный Париж собрал под своими небесами пеструю и интернациональную компанию: поляки, итальянцы, испанцы, русские с неистовым рвением принялись за разрушение старого. Вот как искусствовед Дмитрий Сарабьянов описывает 1910-е — время, когда работал Модильяни: «Весь мир трясло в лихорадке войны. Смерть стала обыденностью. Трагедия — непременностью. Искусство спешило. На глазах у Модильяни в Париже оно прошло путь от позднего импрессионизма, Сезанна и Гогена, через „диких“ и кубистов — к дадаизму. Искусство металось в неразрешимостях, его тоже трясло и бросало в разные стороны».

Обнаженная натура (чаще женская) имеет давнюю традицию в европейском искусстве: Тициан, Джорджоне, художники барокко, французские мастера рококо, академисты XIX века оставили свой след в изображении тела. Оно являлось краеугольным камнем, на котором строилось обучение в бесконечных академиях и школах. Модильяни, продолжая традицию, радикально ее меняет. В этом привлекательность художника — он традиционен, местами даже архаичен, и в то же время он певец нового, доселе невозможного искусства.

Три года, проведенные на Монпарнасе, с 1914-го по 1917-й, для Модильяни самые активные. Его главные шедевры — портреты Диего Риверы и Пабло Пикассо, Раймона Радиге и Хаима Сутина, почти все «обнаженные» — написаны именно в это время. Идет мировая война, в России революция, мир утопает в крови — а Модильяни с невиданным упорством создает чистые, почти античные образы возлежащих на диване одалисок. Вне времени. Почти вечных.

Та самая «Лежащая обнаженная» — подруга художника Жанна Эбютерн. Тихая, стеснительная и деликатная девушка, Эбютерн появилась в жизни Модильяни в марте 1917 года и мгновенно стала его спутницей. «Она была худая, стройная словно готическая скульптура, с двумя длинными косами и голубыми глазами в форме миндаля».

Талантливая художница (сохранилось несколько ее работ), она забыла про свое творчество и полностью посвятила себя Модильяни. Для буржуазной семьи Жанны ее выбор стал шоком: нищий богемный художник старше нее на 14 лет, алкоголик, употребляющий гашиш и больной туберкулезом. Модильяни напишет 27 портретов Эбютерн — это самые интимные и теплые работы в его наследии.

Богемный гений оставлял глубокий след в жизни тех, кто был с ним знаком. «Стоит мне только закрыть глаза, и что же я вижу? Нашу Плас д’Арм. И посреди площади Модильяни топчется на месте в каком-то медвежьем танце, — пишет Жан Кокто. — Кислинг монотонно внушает ему: „Хватит. Пойдем домой“. Модильяни отказывается. Мотает головой в черных завитках: „Нет, нет“. Мы пускаемся в уговоры. Кислинг пытается применить силу. Он хватает его за красный пояс и тянет к себе. И тогда Модильяни меняет позу. Поднимает руки на испанский лад и, прищелкивая пальцами, начинает кружиться. Красный пояс раскручивается, он кажется бесконечным. Кислинг уходит. Модильяни смеется каким-то жутким смехом и снова топчется, как ни в чем не бывало».

«Я видел его в тяжелые дни и в дни просветов; видел спокойным, чрезвычайно вежливым, гладко выбритым, с бледным, чуть голубоватым лицом, с мягкими, ласковыми глазами; видел и неистового, обросшего черной щетиной — этот Модильяни пронзительно вскрикивал, как птица; может быть, как альбатрос», — вспоминает художника Илья Эренбург. Конечно, это альбатрос Бодлера — птица, свободная в полете над океаном и беспомощная на палубе, где огромные крылья не позволяют ей передвигаться. Модильяни, рожденный для великих дел, был альбатросом, неловким и неспособным передвигаться в делах житейских.

«Я приехал снова в Париж в мае 1921 года, — пишет Эренбург. — Мне стали поспешно рассказывать все новости. „Как, ты не знаешь, что Модильяни умер?..“ Я ничего не знал о друзьях по „Ротонде“. Моди всегда кашлял, мерз; открылся процесс в легких; организм был истощен. Он умер в госпитале в начале 1920 года. Жанны на кладбище не было; когда друзья после похорон вернулись в „Ротонду“, они узнали, что час назад Жанна выбросилась из окна. Осталась маленькая дочь Моди — тоже Жанна…»

35-летний Модильяни умер от туберкулезного менингита в больнице для бездомных Шарите. Попрощаться с великим живописцем на кладбище Пер-Лашез собрался весь художественный Париж. Не успел последний ком земли покрыть гроб с телом Модильяни, как арт-дилеры принялись скупать его работы за тысячи франков.