Критика

История институциональной болезни: Что не так с выставками в PinchukArtCentre

Андрей Боборыкин 5 июля 2019

Открывшаяся в PinchukArtCentre выставка «Запрещенное изображение» — большая экспозиция Бориса Михайлова и Харьковской школы фотографии — создавалась под руководством кураторов из Лувра и Центра Помпиду. Андрей Боборыкин объясняет, почему, на его взгляд, выставка оттого проиграла.

Последние пару лет PinchukArtCentre неоднократно создавал яркие проекты. «Свое пространство», «Красная книга: советское искусство Львова 80–90-х годов», выставка финалистов Future Generation Art Prize 2017 и активность Исследовательской платформы вселили надежду на долгожданную эволюцию PinchukArtCentre из утратившего актуальность пиар-инструмента одного человека в что-то полезное — в первую очередь для украинского сообщества.

Но почему-то антитезисом этой эволюции раз за разом становились кураторские высказывания арт-директора институции Бьорна Гельдхофа, которые большей частью напоминали перетасовки самых ярких экспонатов из коллекции центра под передающим «дух времени» ярлыком. Представленный 28 июня проект «Запрещенное изображение» хоть и слегка выбивается из описанной выше парадигмы, но все же вызывает много вопросов.

По словам организаторов, «Запрещенное изображение» представляет собой масштабное исследование творчества Бориса Михайлова и феномена Харьковской школы фотографии. Проект состоит из двух частей: персональной выставки Михайлова и групповой под названием «Пересекая черту», в которой собраны работы фотографов Харьковской школы или вдохновленных ею. Помимо Гельдхофа кураторами проекта, на реализацию которого ушло два года, стали Мартин Кифер, куратор отдела современного искусства парижского Музея Лувр, и Алисия Нок, куратор Департамента современного искусства и исследований Центра Помпиду в Париже.

Чем обусловлено участие кураторов Лувра и Центра Помпиду в выставке Михайлова, понятно не вполне. Учитывая, что «Запрещенное изображение» заявлено как проект Исследовательской платформы PinchukArtCentre, можно предположить, что участие зарубежных специалистов должно вылиться в некое глубокое исследование темы, статью или хотя бы лекцию. Пока что больше похоже на то, что кураторы из именитых институций были приглашены исключительно для предания событию дополнительного международного веса. Три образа, вокруг которых построена экспозиция, — образ, выходящий за рамки (ню, перформативный), «опьяненный жизнью» образ общества (новый гуманизм), интимный образ, «ублажающий в ночи» (телесная романтика), — это в лучшем случае изящный «скребок по поверхности», а не глубокое исследование.

Похоже, что кураторы из именитых институций были приглашены исключительно для предания событию дополнительного международного веса.

Наследие Михайлова, может, и не является белым пятном с искусствоведческой точки зрения, но кураторский dream team мог сделать хотя бы попытку осмысления этой темы для украинской аудитории. Что же касается пиар-составляющей, то едва ли международное сообщество можно удивить персональной выставкой мэтра, чьи работы демонстрировали уже все крупнейшие художественные институции мира. Разве что тем фактом, что на родине в подобном масштабе такое проходит впервые.

Попытки институционализации Михайлова в Украине в последние годы разбиваются прежде всего об отсутствие навыка. В отличие от России, где такие явления, как московский концептуализм или акционизм, обрастают каталогизациями, исследованиями и ретроспективами, Украина может делать подобное пока только на гораздо более длинной дистанции — как, например, с Казимиром Малевичем. На средней же — и текущая выставка, и участие Михайлова в национальном павильоне Украины на Венецианской биеннале в 2017 году выглядят в лучшем случае запоздало и невнятно.

Не меньше вопросов и ко второй части проекта, где собрали художников Харьковской школы и зарифмовали их работы с «образами» из первой. Сразу становится ясно, что совместить две части было не самой удачной идеей. Групповой проект смотрится скомканно по сравнению с размеренным ритмом персональной выставки Михайлова и от большего пространства явно бы выиграл (как и от большего исследовательского комментария). Кроме того, больший масштаб, возможно, сделал бы понятнее включение в экспозицию снимков не особо «харьковских» художников Сергея Мельниченко и Саши Курмаза, а также работ Алины Клейтман и Николая Ридного, связь которых с темой выставки едва уловима. Тут, вероятно, кураторы хотели показать тех, на кого повлиял Михайлов и Харьковская школа, но выбирали будто по принципу известности широкой аудитории и/или ассоциированности с PinchukArtCentre.

Совместить в одной выставке работы Михайлова и Харьковской школы было не самой удачной идеей.

В долгосрочной перспективе практика привлечения зарубежных кураторов в качестве художественных руководителей PinchukArtCentre себя не оправдала. Несмотря на годы работы в Украине, последний из них, Бьорн Гельдхоф, подобно предшественникам все еще изолирован от местного контекста. Такой отстраненный подход если и может быть оправдан, то лишь на начальных этапах жизненного цикла институции. Но на текущем этапе губителен для всех участников процесса.

Выставки под кураторством Гельдхофа все чаще уступают по качеству проектам других кураторов, работающих с PinchukArtCentre в последние годы, особенно молодых кураторов Исследовательской платформы (которую господин Гельдхоф, судя по всему, попытался апроприировать, маркировав ею «Запрещенное изображение»). Возможно, руководству арт-центра стоит пересмотреть свою стратегию и направить больше внимания на работу с локальным контекстом и его осмыслением, а на международном уровне оставить уже хорошо закрепившийся там бренд Future Generation Art Prize. Пока этого не случилось, одна из некогда крупнейших культурных институций будет пребывать в состоянии кризиса, прерываемого редкими периодами ремиссии.