Сквозь лед: Человек, снявший первую попытку пересечь Антарктику

В начале 1914 года в лондонских газетах появилось объявление: «Требуются люди для участия в рискованном путешествии. Маленькое жалованье, пронизывающий холод, долгие месяцы полной темноты, постоянная опасность, благополучное возвращение сомнительно. В случае успеха — честь и признание».

Рискованным путешествием была Имперская трансантарктическая экспедиция, автором объявления — сэр Эрнест Шеклтон. В общей сложности на сообщение откликнулись более 5 тысяч человек (среди них три женщины), но при отборе предпочтение отдавалось людям проверенным, желательно с опытом полярных экспедиций. 30-летний фотограф Фрэнк Хёрли отвечал этим критериям как нельзя лучше: он только что вернулся из первой Австралийской антарктической экспедиции, в которой провел полтора года — с декабря 1911-го по март 1913-го.

Планы у Имперской трансантарктической экспедиции были самые амбициозные. За семь лет до этого Шеклтон едва не стал первым человеком, достигшим Южного полюса, но был вынужден развернуть экспедицию, не дойдя до цели каких-то ста миль. Теперь, после Амундсена и Скотта, просто достигнуть полюса было уже недостаточно — поэтому новая экспедиция Шеклтона должна была ни много ни мало пересечь весь Антарктический континент. Сейчас очевидно, что цель была недостижима: впервые пересечь Антарктику по суше удалось лишь полвека спустя, при активной поддержке авиации, ледоколов и гусеничной техники. Но Шеклтон был настроен оптимистично. Согласно его плану корабль «Эндьюранс» («Стойкость») должен был подойти к побережью моря Уэдделла, перезимовать в заливе Фазеля и следующим антарктическим летом достичь Южного полюса.

26 октября 1914 года «Эндьюранс», на борту которого находились 28 человек, 69 собак и один корабельный кот, вышел из Буэнос-Айреса. А к февралю корабль оказался в ледяной ловушке: паковые льды зажали его со всех сторон, продолжать движение было невозможно.

«Эндьюранс» превратился в зимовочный лагерь, где экипаж провел долгие десять месяцев. Чтобы не сойти с ума от скуки, безысходности и кромешной тьмы, полярники развлекали себя как могли: устраивали лыжные прогулки под луной, гонки на собачьих упряжках, футбольные матчи на льду, шахматные турниры, любительские спектакли и вечеринки. Одну из таких вечеринок красочно описывает Альфред Лансинг, автор книги «Лидерство во льдах: антарктическая одиссея Шеклтона»: «День середины зимы, 22 июня, отмечали по-особенному. Шеклтон в роли председателя объявлял участников. Баталер Орд-Лис был одет как методистский священник. Обращаясь к своим слушателям, он выступил с „проповедью“ о расплате за грехи. Джеймс, в роли господина профессора фон Шопенбаума, произнес многословную речь „О калориях“. Маклин пылко прочел стихотворение собственного сочинения о некоем капитане Эно, мореплавателе бурного темперамента. Керр, одетый бродягой, пел песню о тореадоре. Макелрой предстал в наряде испанской девушки. Танцуя фламенко, эта красотка выглядела очень зловеще — в платье с глубоким декольте и высоким, то и дело распахивавшимся разрезом, под которым виднелась над чулком голая нога. Мэрстон пел, Уайлд читал „Крушение Геспера“, Хадсон был девушкой-метиской, а Рикенсон — лондонской проституткой. Вечер завершился ближе к полуночи холодным ужином и тостами».

«Каждый месяц фотограф Фрэнк Хёрли собирал всех для участия в особом ритуале под названием „ламповая беседа“, — пишет Лансинг в другой главе. — Так назывались его лекции о тех местах, которые он посетил во время экспедиций по Австралии и Новой Зеландии. Каждая лекция сопровождалась слайдами, из которых самым любимым у команды был „Взгляд украдкой на Яве“ — покачивающиеся кроны пальм и местные девушки-аборигенки».

Хёрли подробно документировал будни и праздники «Эндьюранса», антарктические пейзажи и местную фауну. Он часами бродил вокруг корабля, бесконечно выставлял свет и искал нетривиальные ракурсы — благо времени было в избытке. На корабле он устроил темную комнату, где обрабатывал стеклянные негативы в почти замерзших химреактивах. Пригодились в экспедиции и другие таланты Хёрли: он смог запустить на корабле небольшую электрическую установку и разместил на мачтах мощные светильники.

В конце октября 1915-го напор льдов пробил обшивку корабля и «Эндьюранс», не оправдав своего названия, начал тонуть. Экипаж несколько суток боролся за жизнь судна, при температуре -30°C откачивая воду из трюмов; когда стало ясно, что это бесполезно, капитан отдал команду начать эвакуацию на лед. Тем временем Хёрли настроил свою кинокамеру и снял погибающий корабль. «В процессе съемки лед с грохотом снес крепления такелажа, фок, грот и бизань-мачту, — писал в своих воспоминаниях Эрнест Шеклтон. — Фор-марс и брам-мачта упали вниз и повисли на обломках фок-мачты с фок-реем. Следом за ними грохнулась грот-мачта, обломившись в десяти футах над главной палубой. „Воронье гнездо“ упало в десяти футах от крутящего ручку своей камеры Хёрли, но тот даже не пошевелился и запечатлел уникальную, хотя и грустную картину».

К этому моменту Хёрли успел отснять за время экспедиции более 500 негативов. Чудом их удалось спасти: «Хоу и Бэйквелл, чьи каюты находились в передней части и были безнадежно затоплены, отправились искать оставшиеся вещи в других местах. Осторожно пробираясь по коридору, они подошли к двери отсека, который Хёрли использовал как темную комнату для проявления фотоснимков. Заглянув туда, они увидели футляры, в которых Хёрли хранил негативы. Засомневавшись всего на одно мгновение, матросы все же протиснулись через полузажатую дверь, вошли в воду, доходившую им до лодыжек, и взяли футляры с полок. Это были настоящие сокровища, которые они тем же вечером торжественно вручили Хёрли». С большей частью сокровищ, правда, пришлось расстаться: стеклянные пластины были слишком тяжелыми и громоздкими, чтобы сохранить их все, так что Хёрли забрал лишь 120 самых ценных. Дальнейшие этапы экспедиции он снимал с помощью карманного «Кодака».

Оставшейся без корабля команде пришлось оборудовать лагерь прямо на дрейфующей льдине: по сравнению с этим «Эндьюранс» казался пятизвездочным отелем. «Чуть больше недели назад они спали в своих койках и ели в уютной атмосфере за общим столом, — пишет Лансинг. — Теперь люди ютились в переполненных палатках, лежа в спальных мешках из оленьих шкур или шерсти на голом льду. Есть приходилось сидя на снегу, из алюминиевых мисок, в которые сваливали каждому всю еду одновременно». Припасов не хватало: чтобы обеспечить себя пищей, пришлось убить всех ездовых собак.

Когда льдина раскололась, экипаж на шлюпках перебрался на островок Элефант (он был почти непригоден для жизни, но выбирать не приходилось). Помощи ждать было неоткуда, поэтому Шеклтон с пятью добровольцами вызвался плыть за подмогой. Решение почти самоубийственное, учитывая, что до ближайшей китобойной базы было 1,5 тысячи километров сквозь шторм и ледяные поля, — но альтернативы опять-таки никакой.

Остальные, в том числе Хёрли, остались ждать. В своем дневнике фотограф день за днем фиксировал подробности зимовки на Элефанте: «Пальцы заледенели, с трудом делаю записи. Сильный порыв ветра прошлой ночью чуть не снес палатку. Вся наша команда, двадцать два человека, спит в маленькой хижине как селедки в бочке. Уайлд аккуратно раздает похлебку и мясо, чтобы всем досталось поровну, но порции слишком малы, чтобы утолять голод…»

«Сделал групповое фото. Это, конечно, самая нелепо выглядящая и нечесаная компания, которую когда-либо фотографировали. На берег выплывают небольшие группы пингвинов, 30 удалось поймать…»

«На четверых курильщиков расходуется одна коробка спичек в месяц, по 18 спичек на каждого. День рождения Ли справляли не вылезая из спальных мешков: в качестве праздничного завтрака каждый получил по целому сухому пайку на человека. В обед на каждого один крекер, три куска сахара и последние оставшиеся деликатесы — семь банок сардин, поровну разделенные между всеми. Вечером концерт, песни, игра на банджо…»

«В день рождения Кинга устроили застолье из сухих пайков (каждая упаковка объемом 100-200 граммов) и сладкого напитка: в 18 литрах воды развели от 250 до 350 граммов сахара, добавив туда несколько ложек спирта. Многие, выпив, обнаружили, что зарыли в землю певческие таланты…»

«Из всех занятий: еда, сон и ожидание. Однообразное меню из пингвинов и тюленины за шесть месяцев слегка опротивело. Наши вкусовые рецепторы жаждут хоть каких-то перемен».

Невероятно, но план сработал: Шеклтон на своей шлюпке все-таки добрался до ближайшей китобойной базы и обратился за помощью. В конце августа 1916 года он вернулся на остров, чтобы эвакуировать команду. «…Судно подплыло ближе к берегу и спустило шлюпку, — писал Хёрли. — При приближении мы увидели в шлюпке своего босса и вознесли молитвы Богу за спасение. На корабль перебрались всего за час. Потом выяснилось, что это была уже четвертая попытка нас спасти. Вечером на борту был музыкальный вечер, и мы узнали все новости о начавшейся войне и обо всем остальном… Подплывая к Пунта-Аренасу, увидели развешенные повсюду приветственные флаги с гербом Чили, а при приближении к причалу были оглушены раздававшимися с пирсов и набережной ликующими криками толпы и гудками моторных судов. Корабль встретил губернатор, которому каждого из нас лично представили. По переполненным, увешанным флагами улицам города наша процессия с острова Элефант в нелепых грязных одеяниях шла в сопровождении оркестра. Даже представить себе никогда не мог, что можно так тепло встречать тех, с кем совершенно не знаком!»

Не успев высадиться на берег, Хёрли бросился разбирать фотоархивы: «Мистер Вега, самый известный фотограф в городе, предоставил мне для работы свою мастерскую, и большую часть дня я провел за проявкой. Все снимки крушения корабля на пластинах получились просто отлично. От долговременного хранения немного пострадала фотопленка, но на печать она годится».

Экспедиция Шеклтона стала далеко не последним приключением Хёрли. Он снимал и Первую, и Вторую мировую войну (где за склонность к риску его прозвали Безумным Фрэнком), а в мирное время побывал еще в нескольких экспедициях (в том числе одной антарктической). Удивительно, но любовь к съемкам в экстремальных условиях не помешала Хёрли дожить до преклонного возраста — он умер в 1962 году, ему было 77 лет.