Это было навсегда, пока не кончилось: Дни Киева на Андреевском спуске в 80-х

Из-за нынешней моды на 80-е многие не заставшие эту эпоху представляют ее в основном благодаря ярким картинкам из современных фильмов, глянца и музыкальных клипов. Но не романтизировать ее сложно даже глядя на реальные архивные снимки тех времен. Киев в преддверии 90-х вряд ли можно было назвать городом панка, но андеграундная культура в тот период становилась нормой.

Время перемен началось после Чернобыльской катастрофы, которая повлияла на политику гласности и демократические процессы в последующие пять лет. Хотя свою книгу «Это было навсегда, пока не кончилось», посвященную завершению советской эпохи, антрополог Алексей Юрчак начинает со слов Андрея Макаревича о том, что никому не приходило в голову, что изменения могут произойти. До какого-то момента никто в это просто не верил.

Подобную мысль когда-то высказал фотограф Валерий Милосердов. «Мы в принципе были настроены именно на это: ничего не будет меняться. Однако сначала умирает Брежнев, потом умирает Андропов, потом умирает Черненко. Это буквально происходило на наших глазах: корпус моего университета на журфаке МГУ, где я тогда учился, находился напротив Александровского сада рядом с Красной площадью. С 1985 года все начало меняться, — вспоминал он. — Тогда я работал для ТАСС, много ездил по стране. Я видел движение массы, которую нельзя было остановить ничем. Я разговаривал с людьми, попадал в компании людей, заряженных энергией».

Такие творческие и активные люди — художники, музыканты и актеры — в 80-х начали собираться на Андреевском спуске. Именно в тот период здесь создали Театр на Подоле и театр «Колесо», еще одним новым знаковым местом стал видеосалон, в котором можно было взять кассеты напрокат. Кроме того, на спуске проходили вернисажи, где среди традиционных пейзажей и портретов встречались работы тогда еще молодых, а ныне известных авторов.

Фотограф Михаил Палинчак кроме непосредственно таких вернисажей буквально запечатлел и знаки времени. Эти «симптомы исторических перемен», как их называет Алексей Юрчак, — значки, джинсы-варенки, рекламные лозунги и спекулянты.

Ужгородский художник Петр Ряска особенно запомнил значки, заполнившие тогда киевские барахолки. В 80-х он часто ездил на учебу в Полтаву, и его путь домой всегда пролегал через Киев. В 1989 году Ряска впервые увидел среди сувенирных значков украинскую символику, что раньше казалось немыслимым, но запрещенное вмиг стало обыденностью. На фото Палинчака значки есть и на одежде посетителей ярмарок, и на лотках с товаром. Там среди сувениров с изображением Киева или с именами можно разглядеть и шутливые значки вроде «Я агент КГБ». Как пишет Юрчак, юмор тогда был важным маркером трансформаций.

Есть и значки с именем Виктора Цоя — иконы времени. Искусствовед Александр Соловьев, ныне куратор «Мистецького арсенала», вспоминал, что в Киеве после смерти музыканта появилась стена — недалеко от Андреевского, — которую расписали фанаты группы «Кино»: Цой жив! Подобную выходку можно было бы назвать вандализмом, если бы не тот факт, что никому, кроме его фанатов, эта стена оказалась не нужна.

Также Соловьев рассказывает, что во второй половине 1980-х Андреевский быстро преображался и на месте «руин» появлялись новые важные места. К примеру, выставки проходили не только на самом спуске, но и в филиале Музея истории Киева, который тогда находился на Андреевском. Организованная совместно с Союзом художников УССР каждая новая выставка начиная с 1987 года показывала работы молодых авторов. Из таких экспозиций стоит отметить «Любовь-88», на которой представили 101 работу 70 художников. Среди них были Александр Гнилицкий, Яна Быстрова, Константин Реунов, Олег Тистол, Юрий Соломко и многие другие. В рецензии на эту выставку, опубликованной в журнале «Ранок», Сергей Святченко приводит слова тогдашней руководительницы зала Музея Киева Тамары Садовской. Она мечтает, что вскоре рядом с учреждением появится молодежное кафе и эта локация станет местом паломничества молодых талантливых авторов.

Случилось все же не совсем так. Музей Киева не превратился в пространство, где собирались авторы, потому что кто-то, как Реунов, уехал в Москву, а кто-то, как Гнилицкий, создали мастерские в других местах.

Но Андреевский еще какое-то время сохранял за собой статус важного культурного центра. Событием для улицы были перформансы Федора Тетяныча (Фрипульи), и на фото Палинчака художник как раз запечатлен в одном из своих «космических» костюмов. Поиски и художественные решения Тетяныча тогда находились в общем поле с мировым искусством, и среди его главных идей было «сохранение всего живого», а также построение нового типа отношений между человеком и Землей. Подобные идеи сегодня легко легли бы в концепцию антропоцена, но тогда для многих Тетяныч так и остался непонятым и чудаковатым автором, привлекающим к себе внимание публики.

Сам Михаил Палинчак также запомнил Андреевский 80-х как место собраний творческой молодежи — музыкантов и художников, а еще толп зевак возле них. Он и его коллеги старались запечатлеть все самое интересное, происходившее там, но потом подобные снимки часто даже не публиковались, ведь фотографы делали это не ради выгоды. «В то время такие вернисажи были откровением для большинства людей, над Андреевским витал дух творчества, раскрепощенности и свободы. Все были дружелюбны и приветливы, — вспоминает Палинчак. — Тогда было мало интересных мероприятий, особенно в провинции, поэтому вернисажи в столице всегда привлекали внимание. Это сейчас на каждом углу продаются арт-поделки и Андреевский превратился в „арт“-рынок, но в те годы сам вернисаж уже был событием. В 80-х Андреевский был довольно пустынной улицей, по которой было приятно бродить, но в Дни Киева она становилась местом паломничества. Сегодня же спуск — это колыбель китча и дурного вкуса, потому что коммерция победила искусство. В 80-х, мне кажется, было больше творчества и живого общения».

— Образ прежнего Андреевского хранят только архивные фото и, возможно, жители старых домов на улице. У поколения, заставшего 70—80-е, осталась скорее тоска по тем островкам памяти, где еще существуют тени деревьев, трава между булыжниками и неровности тротуаров. В моих воспоминаниях здесь еще реставрировали Андреевскую церковь и «Замок Ричарда», не было галерей, а музей Булгакова только создавался. Но лотки с продукцией художников уже стояли, и на ночь их заносили в ближайшие дома, оставив спуск в тишине.

Я помню первый официальный День Киева в 1987 году. Около лестницы Андреевской церкви стояло небольшое возвышение, нечто наподобие трибуны, и руководители киевского отделения Союза художников открывали вернисаж. Все свободные места, которые не заняли обычные торговцы спуска, были отданы художникам. Работы висели на заборах, на каких-то щитах, на стенах домов. По улице разгуливал Федя Тетяныч в своих блестящих «космических» нарядах. Саша Соловьев потащил меня смотреть работы тогда еще студента Гнилицкого. Около нынешней галереи «Карась» мы столкнулись со всем семейством Якутовичей, а недалеко от музея Кавалеридзе прямо на тротуаре расположился со своей замечательной керамикой Ильницкий.

Всюду звучала музыка. Танцевали ли люди? Наверно! Просто событий и знакомых было столько, что внимание рассеивалось. Это было впечатляющее зрелище, а такое случается только раз и уже не повторится.

Для того чтобы быть счастливым, не нужно сравнивать. Атмосфера осталась, но праздник как бы стал нормой, а это уже не праздник. Возможно, просто в другие годы народу приходило не так много; возможно, встреч стало меньше. А через несколько лет художники и вовсе перестали выставляться на уличных заборах, перебравшись в профессиональные галереи. Первой такой стала «Триптих», которая позже разделилась. Потом появились «Галерея 36» и «Карась». Хорошая галерея была у Саши Бланка.

Где-то в конце 80-х помещение внизу Андреевского, где сейчас салон или аукционный дом, принадлежало Музею Киева. И мы по договоренности между музеем и молодежным объединением Союза художников начали проводить там выставки молодых авторов. Обычно выставлялось два-три художника и все обязательно заканчивалось обсуждением. Там были первые выставки у Сухолита, Животкова, Гуйды, Кривенко, Губского, Трубиной, Фищенко — всех даже не смогу назвать. А на 8 Марта проводили выставку «Любовь», где участвовали Трубина и Голосий. Такое продолжалось всего несколько лет, но этого было достаточно, чтобы поколение «Седнева» получило выставочный опыт в виде небольших групповых экспозиций.

А потом Андреевский стал таким, каким мы его знаем сегодня.

Смерть Голосия подвела черту под условно романтическим периодом молодого искусства независимой Украины. Пришел рынок с его цифрами, условный и беспощадный. Появились, как и полагается, отдельные очаги сопротивления. Но это уже другая история.